Она села, покачала головой из стороны в сторону, разминая шею, затем осмотрелась. За старым письменным столом никого не было. Зато на скамье у входной двери спал Питер.
— Эй! Проснись же ты! — прошипела Эмма и, не дождавшись от него никакой реакции, заговорила уже гораздо громче: — Питер Лейден! Подъем!
Он заворочался, едва не упал на пол, повернул голову и уставился на Эмму мутным, ничего не выражающим взглядом.
— Это ты? — удивленно спросил он, еще не полностью проснувшись.
— Давай-давай, напряги память.
Питер так же, как и она минуту назад, огляделся, и морщины на его лбу разгладились.
— Полицейский участок!
— Бинго!
— А где мой приятель Смит?
— Наверное, решил прогуляться, — усмехнулась Эмма. — Там ключ от наручников на столе не валяется? А то дали бы деру.
— Не знай я тебя как облупленную, подумал бы, что ты говоришь серьезно.
— Намекаешь на то, что я не способна на безумные поступки?
— А ты способна?
Эмма оставила этот вопрос без ответа. Она вдруг обнаружила, что ее чудесный серый брючный костюм, который еще несколько часов назад был в безупречном состоянии, измялся, а на пиджаке виднелись темные пятна непонятного происхождения.
— Кровь! — воскликнула Эмма.
— У тебя галлюцинации?
Она потянула за лацкан пиджака.
— Ты испачкал меня своей кровью.
— Ах я скотина!
— Вот именно.
— Бездушное создание. Нет бы спросить, не болит ли у меня губа…
— Ты сам виноват, что разбил ее. — Эмма со слезами на глазах рассматривала измазанную кровью ткань. — О, ты испортил мой костюм!
— Вот незадача.
— Будешь мне должен!
— Оплачу химчистку, так и быть.
— В химчистке мне не помогут. Эту ткань нельзя отбеливать, а иначе кровь уже не отстирать.
— Я не стану покупать тебе новый костюм, если ты об этом.
— Да, об этом!
— В таком случае с тебя новая рубашка! Я ее тоже испачкал. А она, между прочим, стоит недешево.
— Все равно ты покупал ее не за свои деньги.
— А за чьи же?
— Папочка небось оплатил.
— А вот это уже не твое дело.
— А ты мне рот не затыкай!
Они продолжили бы препираться и дальше, и, может быть, дело дошло бы до легкой потасовки, однако дверь участка неожиданно отворилась и в помещение вошел Пол Смит в сопровождении двух копов, которые накануне арестовали Эмму и Питера.
— Вот что… — сказал Смит и закашлялся. — Вот что… вы, собственно, свободны.
— Что, наконец выяснили, что арест был незаконным? — ехидно спросила Эмма.
— Машина-то ваша, дамочка. А вот за вождение в пьяном виде следует наказывать.
— Это я-то была пьяной? Я?!
— Мы принимаем ваши извинения. Это было недоразумение, которое, к счастью, быстро разрешилось. Претензий не имеем, — быстро заговорил Питер, вскакивая с места. — Мы страшно торопимся, так что… — Он вытянул руки, взглядом показывая на наручники.
— Ну уж нет! — вскричала Эмма. — Вы нарушили закон! Вы, а не мы! Продержали нас целую ночь в участке, не составили даже протокол задержания, оскорбляли нас и унижали…
Питер, уже освобожденный от наручников, подскочил к Эмме и ладонью закрыл ей рот. Она вырывалась, брыкалась, мычала, но он держал ее крепко.
— Мы сейчас же уйдем! — нервно смеясь, пообещал он полицейским. — Она всегда была несдержанна на язык. Уж простите ее…
— Да чего уж там. — Смит поспешил отдать ему сумку Эммы и ключи от автомобиля.
Питер выволок Эмму на улицу, силой втолкнул в машину и сам сел за руль. Через минуту они выехали на оживленную дорогу, которая при свете восходящего солнца выглядела куда симпатичнее.
Едва Эмма получила возможность говорить, она разразилась ругательствами. Питер долго выслушивал ее вопли, но держал язык за зубами, не желая подливать масло в огонь. Когда Эмма сделала секундную паузу, чтобы перевести дух, он наконец сказал:
— Я уже понял, что ты не в восторге от местных полицейских. Ты высказалась предельно ясно.
— Не в восторге? — Голос Эммы сорвался на крик. — Я в ярости! В бешенстве! Я буду жаловаться на них! Почему ты увез меня? Я бы им такое устроила!..
— Детка, ты так наивна, — вздохнул Питер. — Ничего бы ты не устроила. Ну если только истерику. Безусловно, они были в чем-то не правы, когда забрали нас в участок…
— В чем-то?
— Успокойся, пожалуйста. Наша машина виляла вправо-влево. Естественно, копы подумали, что ты пьяна. Они должны были задержать нас.
— Задержать, выяснить, что я трезвая, и отпустить восвояси! Нам же пришлось ночевать на скамейках! На нас надели наручники, Питер! Я запястья стерла в кровь!
— Если бы ты принялась качать права, они быстренько засадили бы тебя в самую что ни на есть настоящую камеру. И держали бы там ровно столько, сколько потребуется. А если бы ты выразила желание позвонить своему адвокату, то телефон неожиданно «сломался» бы. Или про тебя забыли бы совершенно случайно. Ты никогда не смогла бы доказать, что полицейские нарушили твои права. Поверь, я знаю, о чем говорю. Они поступают так со всеми, кто не желает вести себя мирно. Это у них называется «укрощение строптивых».
Эмма тяжело дышала, глядя на проплывающий мимо пейзаж. Она понимала, что Питер прав. Эмма не раз слышала о подобных методах «укрощения».
— Ясно тебе теперь, почему я сразу же уволок тебя, как только нас официально отпустили? — Питер говорил тихим, успокаивающим тоном, и, как ни странно, это подействовало на Эмму.
Она вдруг почувствовала, как остывает сжигающий ее изнутри гнев.
— Я хочу есть, — сказала она после десятиминутного молчания. — И не отказалась бы принять душ.